Антимоксель
князь велики Иван Васильевичь переведе из Новгорода многых бояр и житьих людей и гостей, всех голов больше 1000 [всего вместе с членами семей было в сумме переведено из Новгорода порядка 10 000 человек] и жаловал их, на Москве давал поместья, и в Владимери, и в Муроме, и в Новгороде Нижнем, и в Переяславле, и в Юрьеве, и в Ростове, и на Костроме, и по иным городам. А в Новгород в Велики на их поместья послал Москвичь лучших людей, гостей и детей боярских, и из иных городов [9, с. 220].
Такое принудительное перемешивание региональных элит было одним из тех методов, которые именно в те годы внедрила в жизнь правящая Москвой "большая коалиция", теперь уже во главе с великим князем. Как замечает в этой связи Э. Кинан, "в своих усилиях обеспечить политическую безопасность и военный контроль на своей широкой, малозаселенной и слабо интегрированной территорией московский двор... усвоил нерушимый принцип чрезвычайной централизации... По мере того, как к Московскому государству прибавлялись новые города и территории, – неважно, на каком расстоянии, какой ценой и с какими трудностями, – местную правящую элиту вывозили в Москву и привлекали к московской придворной жизни, а на ее место ставили привезенную из Москвы администрацию" [224, с. 108-109]. Хорошим примером тому будет присоединенная в 1485 г. Тверь. Уже два года спустя в походе великокняжеской армии на Казань принимало участие четверо тверских воевод, а в командном составе войска, шедшего в 1487 г. на Вятку, из восьми воевод "покоренными" тверичами оказалось шесть [214, с. 132].
А как болотные финно-угры умели совершенно уникально ассимилировать любых пришельцев, сами же от них и крупицы "славянства" не принимая, мы уже слышали ранее. Не говоря уже о том, что никакие переселения не затронули, да и не должны были затронуть крестьян, составлявших в Новгородской земле, как в любой стране того времени, львиную долю всех ее жителей.
Материалы же московских Разрядных книг показывают нам совсем иную картину жизни новгородцев на их новой родине. Из этих якобы "одичавших" в тайге "рабов" происходили такие дворянские роды как Аяцкины, Арбузовы, Бабкины, Базины, Балакшины, Берновы, Бисеровы-Качеловские, Бологовские, Босоволковы, Бреховы, Брюхатого, Василисовы, Волкоморовы, Глазоемцевы, Гузнищевы, Гучевы, Доможировы, Едемские, Емецкие, Есины, Жабины, Завришины, Казимеровы, Каликины, Катеринины, Клепальницыны, Княжегорские, Казынские, Кобылкины, Корины, Костылевы, Кузьмины-Короваевы, Нелединские-Мелецкие, Лашинские, Лудинские, Луневы, Нагаткины, Натальины, Ножкины, Ноугородцевы, Онцифоровы, Овиновы, Скачеловские, Спировы, Струцкие, Сушницыны, Твердиловы, Удосольские, Унковские, Утинские, Шенкурские и многие другие. Используя свою хорошую книжную базу в состав московской дьяческой корпорации пробились Ананьины, Бабкины, Каликины, Овины [235, с. 109-112; 237, с.18, 20, 23, 37, 44, 47, 49, 63, 92, 110, 118, 131, 142, 144, 217, 309, 313-314, 331, 334; 237, с. 66-67, 102-103, 113-115]. Потомками "одичалых славян" были, например, патриарх московский Иоаким (Савелов), герой Бородинского сражения генерал Тучков и покорители Сибири, "именитые люди" Строгановы, составлявшие по русскому законодательству 1649 г. как бы отдельное сословие в государстве, в Российской же империи ставшие графами, министрами, губернаторами и покровителями искусств.
В Москве большая колония новгородцев поселилась в районе нынешней Лубянки. В конечном итоге, новгородских выходцев в городе стало так много, что потомки тех родов, которые с берегов Волхова переселились на берега Москвы-реки столетием-двумя ранее и успели уже сделать карьеру при московском дворе, выдумали себе мифическую генеалогию "из Прус". Как мы уже говорили, под этим термином понималась Прусская улица в Новгороде. А ведь эти "новгородцы первого призыва" – цвет тогдашнего московского боярства и дворянства: Шереметевы, Кошкины-Захарьины (будущие Романовы), Морозовы, Салтыковы, Шеины, Пушкины, Кутузовы, Бутурлины и прочие.
О москвичах и прочих владимирцах, что прикипели к своей новой северной родине и говорить нечего: количество новгородской родни у ведущих дворянских семей было таково, что приходилось даже вводить специальные принципы размежевания в местнических спорах "новгородской" и "центральной" ветви [238, с. 155]. И вот же парадокс такого перемешивания элит: сто лет спустя, зимой 1570 г., внук выведенного куда-нибудь в Юрьев или Кострому новгородца в составе опричного войска Ивана IV губил внука поселенного в Новгороде москвича. Страницы составленного раскаявшимся в своих преступлениях царем поминального синодика убитых пестрят московскими фамилиями [239, с. 369-371]. Можно сказать, что складывающаяся усилиями великих князей и царей новая "общность" – рискнем уже назвать ее русскими – теперь уже вместе переживала все взлеты и провалы последующих времен
224. Е. Кiнан. Традицiї московської полiтичної культури // Росiйськi iсторичнi мiфи. Пер. В. Шовкуна. К. 2001
235. В.Б. Кобрин. Власть и собственность в средневековой России. М. 1985
238. Ю.М. Эскин. Очерки истории местничества в России XVI-XVII вв. М. 2009